Пожалуй, сложно найти более неоднозначный символ ретроградства, чем монокль. Он оставил яркий след не только в литературе, но и в изобразительном искусстве (в первую очередь в карикатуре и прочих средствах наглядной агитации). Поскольку монокль удерживался на месте с помощью лицевых мышц, «перекошенное» из-за мускульных усилий лицо приобретало особенное, брезгливо-высокомерное выражение и очень узнаваемое выражение. Презрительная «мина» великосветского сноба в сочетании с безупречно выбритым подбородком, идеально ровным пробором, белоснежной манишкой и бриллиантовой булавкой в галстуке на долгие годы стала карикатурным образом аристократа.
Едва ли не с самого своего появления монокль приобрел исключительную популярность в литературной и богемной среде. Одним из первых приверженцев новой моды был известный писатель Эмиль де Жирарден (1806-1884). Князь де Саган ввел в моду лорнет в черепаховой оправе с широкой муаровой лентой, а князь де Бофремон носил монокль на полях своей шляпы. Французский журналист и писатель Орелльен Шолль (1833-1902) использовал простой монокль безо всякой оправы. Знаменитая романистка Жорж Санд (1804-1876) вопреки всем правилам приличия изящно наводила монокль на незнакомых мужчин, что их одновременно восхищало и шокировало.
Монокль носил французский поэт-символист Жан Морреас (1856-1910) и французский поэт и романист, хозяин знаменитого декадентского салона Жан Лоррен (1855-1906). Писатель Жорис-Карл Гюисманс (1848-1907) предпочитал пенсне, но существуют и его портреты с моноклем.
В XX веке своим моноклем прославился английский министр Невилл Чемберлен, хотя современники считали, что претенциозный монокль не очень подходил к его гладко выбритому лицу, ничем не отличающемуся от типичного облика актера.
Монокль до сих пор «носит» вымышленный персонаж Юстас Тилли, настоящий денди и талисман самого известного литературного журнала на английском языке The New Yorker. На обложке первого номера журнала, вышедшего в 1925 году, был изображен денди, разглядывающий бабочку через монокль. Тилли «одет» в высокую шляпу, изящное пальто, а в глаз вставлен монокль, выполненный на заказ лично для него и висящий на дорогой цепочке, обвивающей шею.
Этот рисунок художника Ри Ирвина стал символом журнала и до сих пор воспроизводится на обложке каждого юбилейного номера. Другой автор, Кори Форд, дал этому денди имя «Юстас Тилли». Юстас считается талисманом журнала и в некотором смысле напоминает «Чайку» Чехова, ставшую символом Московского художественного театра.
В 1925 г., когда Тилли впервые появился на обложке, монокль уже был поводом для высмеивания владельца. Впрочем, это не помешало журнальному талисману благополучно прожить и до сегодняшнего дня.
Образ «джентльмена с моноклем» стал стереотипным для изображения гротескных богачей в социальной литературе еще в середине XIX века. Это заслуга Чарльза Диккенса, создавшего образ молодого мистера Барнакля и его бессменного увеличительного стекла в романе «Крошка Доррит». В США карикатурный образ возник благодаря игре Эдварда Сотерна, популярного актера, который изображал глупого и напыщенного английского аристократа лорда Дандрери в пьесе «Наш американский кузен». Пьеса впервые была поставлена на американских театральных подмостках в 1858 году.
Как утверждала статья, опубликованная в 1950 г. в «Журнале оптики» (Optical Journal), с самого начала эта вызывающая одиночная линза несла в себе «дух самоуверенной элегантности», что в конечном итоге и повлекло за собой насмешки: «Создавалось впечатление, что человек, носящий этот предмет, был слегка придурковатым – мнение, к которому приходили в какой-то степени из-за того, что монокли довольно часто не держались, а постоянно выпадали из зафиксированного положения».
В дореволюционной России монокли были в ходу у представителей самых разных литературных течений. Эрудит, искусствовед и денди начала ХХ века барон Николай Николаевич Врангель, брат знаменитого белогвардейского генерала, носил монокль постоянно. Вот как вспоминает о нем Георгий Иванов: «Барон Н.Н. Врангель, то вкидивая в глаз, то роняя (с поразительной ловкостью) свой монокль, явно не слушает птичьей болтовни своей спутницы, знаменитой Паллады Богдановой-Бельской, закутанной в какие-то фантастические шелка и перья». Однако в то же время аристократический монокль был и атрибутом скандального футуриста Бурлюка!
После революции монокль стал в Советском Союзе признаком старорежимности и/или буржуазности. Акулам капитализма в фильмах, на плакатах и карикатурах часто вкладывалось в глаз пресловутое стеклышко. Артисты носили монокль в пьесах про «прошлую жизнь».
В России одним из последних и самых известных ценителей монокля стал Михаил Афанасьевич Булгаков. Уже в советское время, получив свой первый гонорар в газете «Гудок», он приобрел на «толкучке» сей претенциозный оптический прибор и немедленно с ним сфотографировался. Эти вызывающе-эффектные фотографии автор «Мастера и Маргариты» любил раздавать друзьям и знакомым. Для него, находившегося в сложных отношениях с советской властью, монокль стал эпатирующим символом буржуазности, то есть скрытой (но достаточно легко «считываемой») оппозицией.
«Потомственный русский интеллигент, – писал о Булгакове Арон Эрлих, – бывший врач и нынешний литератор… скромный труженик… и вдруг эта карикатурная стекляшка с тесемкой!.. В предательскую минуту, слишком упоенный собственным успехом, он потерял чувство юмора, так глубоко ему свойственное… Как могло случиться, что он не заметил, не почувствовал всей смехотворности своей негаданной барственной претензии?»