Они были уже далеко от блокады – Вывозимые в тыл ленинградские дети. Где-то там, позади артобстрелов раскаты, Вой сирен, стук зениток в прожекторном свете,
Надоевшие бомбоубежищ подвалы, Затемненных домов неживые громады, Шёпот мам на тревожном перроне вокзала: "Будет всё хорошо, и бояться не надо!..."
А потом путь по Ладоге, штормом объятой, Волны, словно таран, били в баржи с разгона. Наконец, твёрдый берег – уже за блокадой! И опять пересадка, и снова в вагоны.
Они были уже далеко от блокады, Всё спокойней дышалось спасаемым детям, И стучали колёса: "Бояться не надо! Бояться не надо! Мы едем! Мы едем!"
Поезд встал, отдуваясь, на станции Тихвин. Паровоз отцепился, поехал пить воду. Всё вокруг, как во сне, было мирным и тихим... Только вдруг крик протяжный за окнами: "Воздух!"
"Что случилось?" – "Налёт. Выходите быстрее!.." – "Как налёт? Но ведь мы же далёко от фронта..." – "Выводите детей из вагонов скорее!.." А фашист уже груз сыпанул с разворота.
И опять свист и вой души детские рвали, Словно дома, в кошмарной тревог круговерти. Но сейчас дети были не в прочном подвале, А совсем беззащитны, открыты для смерти.
Взрывы встали стеной в стороне, за домами. Радость робко прорвалась сквозь страх: "Мимо! Мимо!" И душа вновь припала к надежде, как к маме – Ведь она где-то рядом, неслышно, незримо...
А над станцией снова свистит, воет, давит, Бомбы к детям всё ближе, не зная пощады. Они рвутся уже прямо в детском составе. "Мама!.. Ты говорила: бояться не надо!.."
Есть на тихвинском кладбище, старом, зелёном, Место памяти павших героев сражений. Здесь в дни воинской славы склоняются знамёна, Рвёт минуту молчанья салют оружейный.
А в другой стороне в скромной братской могиле Спят погибшие здесь ленинградские дети. И цветы говорят, что о них не забыли, Что мы плачем о них даже в новом столетье.
Помолчим возле них, стиснув зубы упрямо, Перечтём вновь и вновь скорбный текст обелиска, И почудятся вдруг голоса: "Мама! Мама! Приезжай, забери нас отсюда! Мы близко!.." (А. Молчанов)
Мы победили тогда фашистов!
Эта тема - неисчерпаема, как неисчерпаемо горе и потери и боль.... и память.
Они были уже далеко от блокады –
Вывозимые в тыл ленинградские дети.
Где-то там, позади артобстрелов раскаты,
Вой сирен, стук зениток в прожекторном свете,
Надоевшие бомбоубежищ подвалы,
Затемненных домов неживые громады,
Шёпот мам на тревожном перроне вокзала:
"Будет всё хорошо, и бояться не надо!..."
А потом путь по Ладоге, штормом объятой,
Волны, словно таран, били в баржи с разгона.
Наконец, твёрдый берег – уже за блокадой!
И опять пересадка, и снова в вагоны.
Они были уже далеко от блокады,
Всё спокойней дышалось спасаемым детям,
И стучали колёса: "Бояться не надо!
Бояться не надо! Мы едем! Мы едем!"
Поезд встал, отдуваясь, на станции Тихвин.
Паровоз отцепился, поехал пить воду.
Всё вокруг, как во сне, было мирным и тихим...
Только вдруг крик протяжный за окнами: "Воздух!"
"Что случилось?" – "Налёт. Выходите быстрее!.." –
"Как налёт? Но ведь мы же далёко от фронта..." –
"Выводите детей из вагонов скорее!.."
А фашист уже груз сыпанул с разворота.
И опять свист и вой души детские рвали,
Словно дома, в кошмарной тревог круговерти.
Но сейчас дети были не в прочном подвале,
А совсем беззащитны, открыты для смерти.
Взрывы встали стеной в стороне, за домами.
Радость робко прорвалась сквозь страх: "Мимо! Мимо!"
И душа вновь припала к надежде, как к маме –
Ведь она где-то рядом, неслышно, незримо...
А над станцией снова свистит, воет, давит,
Бомбы к детям всё ближе, не зная пощады.
Они рвутся уже прямо в детском составе.
"Мама!.. Ты говорила: бояться не надо!.."
Есть на тихвинском кладбище, старом, зелёном,
Место памяти павших героев сражений.
Здесь в дни воинской славы склоняются знамёна,
Рвёт минуту молчанья салют оружейный.
А в другой стороне в скромной братской могиле
Спят погибшие здесь ленинградские дети.
И цветы говорят, что о них не забыли,
Что мы плачем о них даже в новом столетье.
Помолчим возле них, стиснув зубы упрямо,
Перечтём вновь и вновь скорбный текст обелиска,
И почудятся вдруг голоса: "Мама! Мама!
Приезжай, забери нас отсюда! Мы близко!.."
(А. Молчанов)
Много нынче в памяти потухло,
а живет безделица, пустяк:
девочкой потерянная кукла
на железных скрещенных путях.
Над платформой пар от паровозов
низко плыл, в равнину уходя...
Теплый дождь шушукался в березах,
но никто не замечал дождя.
Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды,
полные внезапной и жестокой,
горькой человеческой беды.
Девочка кричала и просила
и рвалась из материнских рук,—
показалась ей такой красивой
и желанной эта кукла вдруг.
Но никто не подал ей игрушки,
и толпа, к посадке торопясь,
куклу затоптала у теплушки
в жидкую струящуюся грязь.
Маленькая смерти не поверит,
и разлуки не поймет она...
Так хоть этой крохотной потерей
дотянулась до нее война.
Некуда от странной мысли деться:
это не игрушка, не пустяк,—
это, может быть, обломок детства
на железных скрещенных путях.
(В. Тушнова, 1943)
Коллекция авторских работ: Опаленные войной
Другие коллекции на Ярмарке Мастеров >>