Очень знаковая для меня работа (поединок хайна и лионара), я уже пытался изобразить что-то подобное в рисунке три года назад, но сдался из-за сложности композиции (две фигуры, динамичный сюжет). Однако, я честно боролся несколько недель, с кипами набросков, все очень серьезно.
Я тогда даже попытался слепить себе пример для рисунка, но не было нужного опыта, затея провалилась.
Когда я начинал делать эту работу, тоже не совсем верил, что справлюсь. Но глаза боятся, а руки делают. Поначалу я решил, что это будет просто набросок в скульптуре, который поможет мне, наконец, закончить картину. Потом набросок плавно перерос в нечто более детализированное, что жалко просто выбросить в дальний угол после использования. Потом друг подал идею закончить это не в полностью реалистичном стиле, а в стилизации под камень или металл. Я поначалу хотел сделать камень, но пошло именно в темное серебро. Это была отдельная задача, потому что на тягучем мягком материале очень сложно делать резкие, динамичные штрихи, имитирующие глину или скульптурный пластилин. Однако, мне кажется, я все-таки нашел нужную технику и задумка удалась.
***
Обычно жрец сам выбирает молодого лионара для будущего поединка, сам тренирует его, готовит к бою. И, более того, к свободной, самостоятельной жизни в случае победы. Это скорее отношения учителя и ученика, близкие и дружеские, хотя оба понимают, что им придется биться насмерть. "Держать дистанцию", оставаться эмоционально отчужденным нереально даже для замкнутых (по меркам хайнов) жрецов. Хотя избегать близкого общения для обоих было бы менее болезненным, их тянет друг к другу желание узнать и понять своего противника, "узнать свою смерть".
Лионар с детства знает, что будет бой. Обычно стадия отрицания проходит еще в подростковом возрасте. Выбор, сближаться с воспитателем или нет, у него есть. Все это решается между двоими, посторонние в эти отношения не вмешиваются. Иногда пары даже распадаются, по тем или иным причинам. В большинстве случаев все же побеждает взаимная тяга, интерес к личности того, кто может стать твоей смертью. У твоей смерти есть имя, лицо, характер, душа. Нет ненависти к тебе. Есть достоинство и честность. В зыбком мире, где смерть может вообще оказаться нелепой случайностью, это не самый худший вариант.
Кто бы ни победил в этом поединке, он в равной степени победитель и проигравший. Любая победа равно радостна и равно трагична. Это в том числе отрицание добра и зла как персонификации, разрушение на корню парадигмы «сражаются хороший с плохим», «добро побеждает зло», равно как и «зло побеждает добро». Эта парадигма душится в зародыше, даже не формируясь. Мир не делится на черное и белое. В этой паре нет «злого» и «доброго», «хорошего» и «плохого», есть две равных жизни, и в мироздании так всегда.
***
Арена - не только место боя, но и место памяти. Кто бы ни вышел победителем из сражения, пережитое никогда не отпустит его, никогда не будет забыто. Те, кому битва только предстоит, тоже переживают остро и болезненно, ищут поддержки у тех, кто уже прошел через подобное.
Несмотря на важность (и необходимость) поединков, в культуре хайнов нет какого-то регламента, порядка - как нужно провожать погибшего, как "правильно" или "неправильно" себя вести, какие мысли нормальны и уместны, а какие нет. Все, что связано с ареной, воспринимается как очень личное. Не то, о чем можно спорить, советовать или осуждать. Иногда победитель уходит сразу же после боя и никогда не возвращается на арену, иногда бойцы остаются на арене несколько дней: один живой, один мертвый, и выживший не может смириться и отпустить.
Несмотря на то, что происходящее на арене - личное дело бойцов, и эмоции сражающихся не подлежат обсуждению или оценке, это не значит, что на эту тему нельзя говорить, или что победитель не может обсудить свои чувства, поделиться своей болью или попросить поддержки у окружающих. Но непрошенное внимание воспринимается однозначно негативно, и если кто-то хочет остаться наедине с собой, его не тревожат.
Сама арена с одной стороны окружена высокой каменной стеной, обычно по краям есть несколько невысоких стелл и крупных валунов. Стена и камни покрыты рисунками, барельефами, в нишах или естественных выбоинах хранятся скульптуры из дерева, камня или металла и другие памятные вещи. Все это - наследие тех, кто сражался на арене. Хайны чаще выражают свои эмоции в искусстве, лионары регулярно возвращаются на место битвы или оставляют в нишах памятные для обоих вещи: игрушки, гребни для шерсти, элементы одежды, другие символы времени, проведенного вместе, общения и дружбы. Но это лишь усредненная статистика, иногда жрецы не оставляли ничего материального, а лионары (часто с помощью хайнов, поскольку их руки больше приспособлены для тонких манипуляций) рисовали или создавали скульптуры. Да и можно ли достоверно сказать, где начинается искусство? Один лионар больше года приходил на арену и скреб лапой камень, пока борозды от когтей не стали четкими и глубокими. Для хайнов и лионаров этот расцарапанный камень был не менее красноречив, чем сложнейшая картина...
Сюжеты, изображенные на стене, могли быть самыми разными. Все зависело от характера хайна или лионара. Всё же больше трети связано с боем или смертью - наиболее тяжелыми и сильными переживаниями. Но также много светлых образов из прошлого - совместные игры, обучение, отдых, забота друг о друге, важные для обоих события. Рисовали и портреты, иногда парные, иногда только портрет погибшего.
На стенах не только рисовали, но и писали - посвящения, стихи, мысли (как дневниковые записи или художественные рассказы). Иногда оставляли только имена.
Бывало, что вклад в общую стену памяти был в том, чтобы обновить свидетельства предшественников: реставрировать старые рисунки и барельефы, переписать или выбить в камне почти стершиеся имена и тексты. На хайнских жрецов это действовало успокаивающе, давало ощущение единства, сопричастности.
Не было никаких правил, официальных или негласных, о том, сколько пространства стены можно использовать. Если место заканчивалось, арена расширялась, возводились дополнительные стены и стеллы. Хайнам был чужд гигантизм, ключевой в памятниках была - память. Размерам не придавалось никакого дополнительного значения, не было связи между глубиной эмоций и величиной оставленного свидетельства. Это не значит, что хайны никогда не создавали больших памятников, но это оставалось делом вкуса, личного восприятия.
В целом арена принадлежала тем, кто на ней сражался и будет сражаться, и свидетельства обычно оставляли сами участники боя. Но и это не было правилом, обязательным к соблюдению: переживания бойцов остро чувствовали все члены ароса, посвящения и слова поддержки от друзей и членов семьи всегда были неотъемлемой частью стены памяти. Встречались даже монологи и диалоги от лица участников, написанные в литературной форме кем-то другим - как попытка пережить и осознать чужие эмоции. Это не считалось дурным тоном, поскольку почти никогда не было просто литературной игрой.
Случалась и порча стены, обычно жрецами или лионарами в состоянии аффекта. Это не вызывало осуждения, скорее сожаление: тоже своего рода свидетельство, свидетельство отчаяния и отрицания. Стена была ценной, но не сакральной: ее потеря становилась болью и трагедией для ароса, но еще большая трагедия послужила причиной. А живое и чувствующее хайны ценили больше вещей, даже очень важных и памятных.
История помнит случай, когда жрец Архат стер почти всю стену. Впоследствии он сожалел об этом и восстановил большую часть - по следам на камне и воспоминаниям (собственным и других хайнов). Сохранилась и короткая запись самого Архата: "Я хотел разрушить все, что связано с этой страшной необходимостью. Я не мог видеть наши отражения на этих стенах. Я хотел видеть и чувствовать только пустоту, мне было слишком больно помнить".
И эта история тоже осталась частью стены, частью памяти: не история о вандализме, не что-то, что вырывается из общего контекста, а еще одно отражение общей трагедии, понятное любому жителю ароса.
И немного истории создания. Два наброска - этот самый первый, а следующий, соответственно, попытка номер 2. Но все равно это было не то, что у меня в голове. Передать первоначальный образ удалось только сейчас, в скульптуре. Я отказался от агрессивного оскала в дальнейшем: агрессия тут неуместна... человек, которому очень больно, в первые моменты чувствовать злость не способен, он кривится или хватает воздух ртом, тут уже не до злости (см. того же Верещагина, "Смертельно раненый"). Для животных это тоже справедливо.
Открытый рот я не рискнул делать (я не совсем понимаю в плане анатомии, как идут губы, что полностью прячут оскал). Да и в плане позы я это не чувствовал.
Поиски:
Отдельно дорисованный раненый лионар:
Вот с этого начиналась скульптура - пластик немного оплыл, потому что я старался все сделать в один заход, не мог оторваться от работы больше суток. Официально объявил, что всю неделю меня не будет и я не буду делать НИЧЕГО, кроме своего проекта.
А здесь уже после проработки деталей.
Рисовать, кстати, все равно буду. Но позже. Мне после такого отдых нужен)
Спасибо всем, кто прочитал и посмотрел.
PS: Сейчас (по крайней мере, в этот период жизни) я не продаю работы из бархатного пластика по России, кроме как на редких выездных фестивалях. Эта работа не для продажи, и я не буду повторять ее на заказ. Пожалуйста, не надо спрашивать меня "принимаю ли я заказы" - сейчас нет. Я хочу отдохнуть и немного поработать для себя