С Рождеством Христовым!

Дорогие друзья! Поздравляю Вас с Рождеством Христовым! Пусть сердца всех людей наполняются любовью и заботой! Пусть Ваша жизнь непременно соприкоснется с чудом! В этот великий, таинственный и праздничный День мне хотелось бы поделиться небоьшим отрывком из «Отверженных» Гюго, в котором неизвестный никому господин (Жан Вальжан) появляется в дешевой харчевне и дарит бедной замухрышке, девочке Козетте, настоящее чудо – неимоверной красоты «даму», куколку. «Приезжий встал из-за стола. – Что случилось? – спросил он. – Да разве вы не видите? – воскликнула кабатчица, указывая пальцем на вещественное доказательство преступления, лежавшее у ног Козетты. – Ну, и что же? – снова спросил человек. – Эта сквернавка осмелилась дотронуться до куклы моих детей! – ответила Тенардье. – И только-то? – сказал человек. – Что ж тут такого, если она и поиграла этой куклой? – Но она трогала ее своими грязными руками! Своими отвратительными руками! – продолжала кабатчица. При этих словах рыдания Козетты усилились. – Ты замолчишь или нет! – крикнула тетка Тенардье. Незнакомец направился прямо к выходной двери, открыл ее и вышел. Лишь только он скрылся, кабатчица воспользовалась его отсутствием и так ткнула под столом ногой Козетту, что девочка громко вскрикнула. Дверь отворилась, человек появился вновь. Он нес в руках ту самую чудесную куклу, о которой мы уже говорили и на которую все деревенские ребятишки любовались весь день. Он поставил ее перед Козеттой и сказал: – Возьми, это тебе. По всей вероятности, в продолжение того часа, который он пробыл здесь, погруженный в задумчивость, он успел смутно разглядеть эту игрушечную лавку, так ярко освещенную плошками и свечами, что сквозь окна харчевни это обилие огней казалось иллюминацией. Козетта подняла глаза. Человек, приближавшийся к ней с этой куклой, казался ей надвигавшимся на нее солнцем, ее сознания коснулись неслыханные слова: «Это тебе», – она поглядела на него, поглядела на куклу, потом медленно отступила и забилась под стол в самый дальний угол, к стене. Она больше не плакала, не кричала, – казалось, она не осмеливалась даже дышать. Кабатчица, Эпонина и Азельма стояли истуканами. Пьяницы и те умолкли. В харчевне воцарилась торжественная тишина. Тетка Тенардье, окаменевшая и онемевшая от изумления, снова принялась строить догадки: «Кто же он, этот старик? То ли бедняк, то ли миллионер? А может быть, и то и другое – то есть вор?» На физиономии супруга Тенардье появилась та выразительная складка, которая так подчеркивает характер человека всякий раз, когда господствующий инстинкт проявляется в нем во всей своей животной силе. Кабатчик поочередно смотрел то на куклу, то на путешественника; казалось, он прощупывал этого человека, как ощупывал бы мешок с деньгами. Но это продолжалось одно мгновенье. Подойдя к жене, он шепнул: «Кукла стоит по меньшей мере тридцать франков. Не дури! Распластывайся перед этим человеком!» Грубые натуры имеют общую черту с натурами наивными: у них нет постепенных переходов от одного чувства к другому. – Ну что же, Козетта, – сказала Тенардье кисло-сладким голосом, свойственным злой бабе, когда она хочет казаться ласковой, – почему же ты не берешь свою куклу? Тогда Козетта осмелилась выползти из своего угла. – Козетточка, – ласково подхватил Тенардье, – господин дарит тебе куклу. Бери ее. Она твоя. Козетта глядела на волшебную куклу с чувством какого-то ужаса. Ее лицо было еще залито слезами, но глаза, словно небо на утренней заре, постепенно светлели, излучая необычайное сияние счастья. Если бы ей вдруг сказали: «Малютка, ты королева Франции», она испытала бы почти такое же чувство, как в это мгновение. Ей казалось, что, лишь только она дотронется до куклы, раздастся удар грома. До некоторой степени это было верно, так как она не сомневалась, что хозяйка прибьет ее и выругает. Однако сила притяжения победила. Козетта наконец приблизилась к кукле и, повернувшись к кабатчице, застенчиво прошептала: – Можно, сударыня? Нет слов передать этот тон, одновременно отчаянный, испуганный и восхищенный. – Понятно, можно! – ответила кабатчица. – Она твоя. Ведь господин дарит ее тебе. – Правда, сударь? – переспросила Козетта. – Разве это правда? Она моя, эта дама? У проезжего глаза были полны слез. Он, видимо, находился на той грани волнения, когда молчат, чтобы не разрыдаться. Он кивнул Козетте головой и вложил руку «дамы» в ее ручонку. Козетта быстро отдернула свою руку, словно рука «дамы» жгла ее, и потупилась. Мы вынуждены отметить, что в эту минуту язык у нее высовывался самым неумеренным образом. Внезапно она обернулась и порывистым движением схватила куклу. – Я буду звать ее Катериной, – сказала она. Странно было видеть, как лохмотья Козетты коснулись и перемешались с лентами и ярко-розовым муслиновым платьицем куклы. – Сударыня, – спросила она, – а можно мне посадить ее на стул? – Да, дитя мое, – ответила кабатчица. Теперь пришел черед Азельмы и Эпонины с завистью глядеть на Козетту. Козетта посадила Катерину на стул, а сама села перед нею на пол и, неподвижная, безмолвная, погрузилась в созерцание. – Играй же, Козетта, – сказал проезжий. – О, я играю! – ответил ребенок». Всех с праздником!!!