Постепенно приключения и открытия в удивительном кратере начали отходить на задний план. В 1959 и 1960 годах опять с А.Н.Мильто я изучал интереснейшие массивы с настоящими карбонатитами, о чём расскажу в другом очерке. Кондёр стал теперь меккой для многочисленных исследователей из научных институтов. Было приятно, что к нам часто обращаются за консультациями, но сами мы считали свою задачу выполненной.
Но не тут то было!
Всё началось с заметки в журнале «Огонёк» (№22, 1960г), где был помещён аэрофотоснимок Кондёра, и некто Г.Чистяков сообщал, что в Хабаровском крае имеется совершенно неизученный объект, очень похожий на лунный кратер. Он предлагал организовать там гидрометеорологическую (?) станцию, которая поможет определить «механизм образования кратеров на луне». Мы посмеялись над заметкой и забыли её. Но нас ожидал следующий удар. «Комсомольская правда» 20 октября 1962 года опубликовала заметку Н. Макарова, в которой сообщалось, что в бассейне р. Ман (читай Мая) обнаружен второй после Аризонского лунный кратер, диаметр которого в 8 раз больше, а «воронка уходит вглубь на 700 метров». Заметка кончалась фразой: «Кондёр ждёт следопытов!».
Далее события разворачивались с кинематографической быстротой. Дверь нашей камералки распахнулась, и на пороге появился первый «следопыт» — Сергей Чернышенко, перворазрядник по туризму из Днепропетровска. Он объездил всю Москву, расспрашивая о дороге на Кондёр. Был в редакции «Комсомолки», у Макарова, в Министерстве геологии, откуда его и направили к нам. Он и его товарищи уверены, что Кондёр это 700метровая ледяная воронка, в которую ещё никто не спускался. Собираются организовать туда альпинистскую экспедицию. Ледовые крючья и кошки у них уже есть. От Макарова он узнал, что к тому приходило уже около десятка «следопытов» узнавать дорогу на Кондёр.
Надо было срочно спасать кратер от «любознательных». В экспедиции решили рассказать о Кондёре в какой-нибудь популярной газете. Вооружившись научными статьями, картами и фотографиями, я отправился в редакцию «Недели» - самого популярного тогда еженедельника.
Стеклянные стены, пишущие машинки в жёлтых кожаных чехлах, кресла, в которые надо не садиться, а ложиться, столики почти без ножек, девушки с длинными глазами (по тогдашней моде на стрелки у глаз) и мужчины в живописных куртках — здесь делают газету, самую модную в стране.
— Можно к Вам? — робко спросил я. Вместо ответа полный, но шустрый сотрудник звонко хлопнул ладонью по стулу и воскликнул:
— Хоп! — Я принял это за приглашение садиться и не ошибся. Выслушав меня, редактор отдела «Ветры дальних странствий» (ибо это был он) процедил:
— Всё ясно. Материал пойдёт. Но…, — здесь во взгляде его отразилась явная неудовлетворённость. Помолчав минуту, он вдруг спросил шёпотом:
— Вы геолог?... А дневники у Вас есть?
— Дневников нет. Есть полевые книжки и геофизические журналы.
— Это не то! Понимаете, гибнем! Нет советской приключенческой тематики! Всё индейцы и тропики. А нам бы что-нибудь эдакое! — в голосе его слышалась неподдельная тоска. Чтобы ободрить редактора, я неосторожно сказал:
— Конечно, я могу вставить в статью какие-то элементы романтики: непроходимые заросли, лесной пожар, рискованный сброс продуктов с самолёта, даже медведя. Но только для лёгкости чтения. Наша цель – довести до «любознательных» насколько изучен кратер. – Лицо редактор оживилось:
— Это то, что надо! И ещё узнайте, нет ли у кого из ваших товарищей дневников?
Клянусь, что вся эта сцена (дословно) произошла в действительности, а не переписана мною из бессмертного рассказа И. Ильфа и Е. Петрова: «Как создавался Робинзон».
Я не буду рассказывать, как по моей статье прошёлся редактор отдела приключений, несколько усиливший «романтическое» звучание. Затем редактор отдела науки, заменивший непонятные ему термины, например «роговики» на «камни» и т. д. А затем и главный редактор Аджубей, который толстым синим карандашом искоренил всё, что не искоренили его предшественники. Статья вышла на развороте с аэрофотоснимком Кондёра в декабре 1962 года. Меня утешало, что статья выполнила свою задачу, и что другие собратья по перу были гораздо менее счастливы. На моих глазах многих корреспонденции четвертовались, получали новые заголовки, и некоторые из них вряд ли узнали их родители.
Ещё раз я вернулся к интрузиву в 1968 году, когда писал кандидатскую диссертацию. В работе описано десять массивов, и Кондёрский занял среди них почётное место. А в 1990 году материалы диссертации были опубликованы в монографии, куда вошёл также небольшой раздел об Анабарском щите, написанный Г.Андреевым, ставшим видным учёным-геологом Бурятии.
Судьба самого Кондёрского месторождения сложилась счастливо, во многом благодаря настойчивости «энтузиаста платины» Л.В.Разина. Леонид Витальевич много лет доказывал высокую перспективность Кондёра и «пробивал» необходимость разведки его россыпей. В Хабаровске идеи его встречали сопротивление из-за отдалённости месторождения. Наконец в 1976 году, будучи советником ГОХРАНА (позднее Роскомдрагмет) Разин пробил распоряжение Совмина об освоении месторождения. К счастью для руководителей «Дальгеологии», к этому времени возродились и окрепли старательские артели, которым всегда лучше, чем государству, удавалось освоение труднодоступных объектов. В 1983 году к разведке подключилась артель «Амур», руководимая В.А.Лопатюком. Забросив в кратер тяжёлую технику, артель не мелочилась с шурфами и скважинами, а вскрывала всю долину от борта до борта и вглубь до плотика бульдозерными траншеями, промывала грунт на промприборах, а добываемый попутно металл сразу передавала в весьма оживившийся Минфин.
Первый этап разведки с утверждением запасов в ГКЗ (Комиссии по запасам) завершился в 1988году. Кондёр оказался крупнейшим в Мире месторождением россыпной платины с запасами 50 т. Прогнозные запасы, включающие участки ниже по течению, оценивались в 100т. К настоящему моменту добыто уже более 100т металла, причём работники артели считают, что запасов хватит ещё на много лет вперёд. Недавно они закупили в Японии и уже перебросили на Кондёр новую тяжёлую технику. Любознательному читателю могу сообщить и стоимость металлов. Сегодня на мировом рынке грамм платины оценивается в 30 долларов, а изотопа осмий-187 в 200000 долларов. Правда, получают этот изотоп в результате сложного дорогостоящего процесса. Таким образом, уже добытые платиноиды стоят более 3 млрд. долларов.
Занял своё место Кондёр и в информационном пространстве. Если вы наберёте это слово в поисковике, получите 56000 ответов, включая сотни фото и даже фильм.
Особенностью месторождения Кондёр является обилие самородков платины, причём многие из них являются природными кристаллами или их сростками, что является большой редкостью. «Как положено», дальневосточное начальство любило «к случаю» подносить уникальные самородки в подарок Горбачёву и другим руководителям. К счастью, насколько я знаю, сейчас они находятся в «Алмазном фонде». Самородки стоят больше своего веса, поскольку обладают ещё научной и коллекционной ценностью. Однако ранее их «недрогнувшей рукой» отдавали на переплавку, и от богатых уральских месторождений в ГОХРАНе осталось только 22 самых уникальных самородка. Теперь, благодаря настойчивости Разина, здесь создан первый в мире «Государственный фонд самородков платины», включающий несколько сотен тысяч единиц (я не описался). Среди них 20 самородков весом более 1 кг, а один весом 3,572 кг. Это самый крупный самородок, найденный за последние 100 лет. Кстати, сегодня кондёрские самородки платины свободно продаются на международной ярмарке самоцветов в г. Тусон (США, штат Аризона). Небольшой кубический кристалл или сросток стоит от 400 до 1400 долларов. Продают их почему-то чехи.
В 1990 году нам с Мильто были вручены нагрудные знаки и дипломы первооткрывателей. Кроме нас, их получили несколько дальневосточных геологов-разведчиков и, конечно, руководители «Дальгеологии», которые готовили наградные документы. Такой диплом — высшая награда геологу (денежная часть премии, которая делилась на всех, составила два с половиной моих московских оклада).