Итак, я перешла во вторую часть.
Ссылка на первую часть восьмой части:
Продолжаю.
Иван Андреевич Крылов – очень знакомое всем лицо! Его биографию приводить здесь не буду. Думаю, все хорошо запомнили ее со школьных лет. В каждом классе – непременно басни Крылова. Мы их учили, учили наши дети, учат наши внуки. И не поверите! Моя бабушка Шура (1890 года рождения) даже в глубокой старости рассказывала наизусть басни Крылова, которые выучила в гимназии.
Именно поэтому о баснях я говорить не буду. Есть много других произведений Ивана Андреевича, которые стоят внимания.
Например, сатирический журнал Крылова «Почта духов». Это не столько журнал, сколько единая по идейной направленности, по композиции и жанру книга, написанная одним человеком, разделенная на части, которые выходили один раз в месяц. Книга состояла из писем-отчетов различных духов волшебнику и «арабскому» философу Маликульмульку. В отчетах раскрывалась остроумная и резко сатирически написанная картина жизни государства и его столицы.
В качестве сюжетной схемы Крылов воспользовался характерным приемом русской бурлескной литературы, развивающей сюжет в двух планах повествования – фантастическом и реальном. Фантастический сюжет развивается в виде переписки духов разной природы с волшебником. В число корреспондентов входят гномы, сильфы, которые наблюдают людские нравы. История «повреждения нравов» в Аиде – также принадлежит фантастическому сюжету. Приключения, встречи и наблюдения духов над человеческой жизнью образуют канву, по которой развивается второй, реальный сюжет журнала. Реальный сюжет объединен мотивом путешествия. Именно он позволяет органично соединить разнородный материал наблюдений гномов в целостную картину русских нравов конца XVIII века.
Гномы пишут арабскому волшебнику о земной материальной человеческой жизни: об успехах в покупке модных нарядов и знакомстве с молодым щеголем Припрыжкиным, который отличался тем, что «изо всех его поступков ни одни не показывает в нем умного человека. Кажется, он боле занят своими пряжками...»; о пребывании во французской модной лавке и т. д.
«И надежды нет, любезный Маликульмульк, чтобы, я мог скоро возвратиться в ад. Сколько здесь ни обширны фабрики правосудия, но почти на всех обрабатывается оное довольно дурно. Одно только несколько меня утешает, что мне есть из чего выбирать; ибо на всякие тридцать тысяч жителей наверное находится двадцать тысяч судей; но если ты меня спросишь, найдется ли в сих двадцати тысячах хотя два десятка мудрецов или, лучше сказать, хотя один добродетельный и знающий судья, то я для решения сего вопроса покорно попрошу у тебя дать мне пятьсот лет сроку. Впрочем, ты из маленького случая, о коем я тебя здесь уведомлю и которому я сам был очевидным свидетелем, увидишь, правду ли я думаю».
Темы писем сильфов – это высокие идеологические абстракции: рассуждения о краткости человеческой жизни, о свойствах мизантропов, о честности, меланхолии, глупости и учености.
«Слабые человеки, будучи весьма отдалены от того, чтоб во всем поступать с благоразумием, все равно трудятся о учинении себя несчастнейшими. Кажется, что они со утешением умножают свои бедствия, кои по собственному их злоупотреблению присоединены к человеческой природе и коих горесть единые токмо философы услаждать умеют. Без сомнения, ты, мудрый Маликульмульк, много раз рассматривал те несчастия, которым подвержен весь род человеческий, но не знаю, приметил ли ты когда, что все люди, в каком бы состоянии ни были (выключая из того числа немногих только любомудров), суть равно несчастны в глазах истинного философа».
«Истинное и ни с чем не сравненное блаженство состоит в любви к добродетели и в собственном спокойствии духа. Кто твердо уверен в сей истине, для соблюдения которой во всем поступает по мудрым и нужным правилам, тот совершенно благополучен и провождает жизнь без смущения и беспокойства; не страшится смерти и ее не желает; но ожидает спокойно всего того, что небо ему предопределит с его жизнию, ведая, что когда оная кончится на здешнем свете, тогда наступит другая, чистейшая и светлейшая, и что сия будущая, совершенно блаженная жизнь будет наградою за мудрое поведение на сем свете.
Люди должны бы были непрестанно помышлять о двух вещах: во-первых, о краткости здешней жизни, а во-вторых, о бесконечном продолжении будущей. Тогда не предалися бы они безумным помышлениям, причиняющим им несносные мучения, тогда сказали бы они сами себе: "Как! для приобретения вечного блаженства предоставлено нам трудиться несколько только минут, а мы расточаем сии счастливые минуты в суетных желаниях и в предприятиях, которые тогда же исчезают, когда исполняются! Будем лучше помышлять о доставлении себе вечного жилища и не будем напрасно терять сих минут, от употребления коих зависит наше бесконечное блаженство».
В «Почте духов» осмеиваются все сословия и прослойки, не только приносящие вред обществу, но и не дающие ему пользы. В заключительном письме «К Эмпедоклу от волшебника Маликульмулька» говорится:
«Развратность нынешнего века людей, любезный Эмпедокл, столь приметна, что оная разве только быть может неизвестна в пустынях или в самых отдаленнейших скитах; но человек, живущий в свете, против воли своей познает их пороки».
«Если захотеть исчислять все различные причины, побуждающие людей к несправедливости и злодеяниям, то должно прежде рассмотреть все желания, которые ими обладают и кои всегда одерживают верх над добродетелью. Есть множество людей, у коих золото управляет всеми поступками и кои ничего не делают иначе, как в надежде приобрести более, каким бы то способом ни было. Таковых сребролюбцев должно почесть из всех порочных людей гнуснейшими, ибо они, невзирая на то, что ими все гнушаются, не престают обогащать себя разорением других, похищая у них последнее имущество без сожаления.
Другие, еще сих злобнее, провождают всю жизнь свою, делая вред другому, ибо они не могут спокойно взирать ни на чье благополучие и питают ненависть ко всем тем, кто их богатее и честнее.
Многие есть и такие, которые хотя не столько погружены в пороки, однакож совсем неспособны иметь дружбу или какую-нибудь искренность с кем бы то ни было».
Еще одно интересное произведение Крылова – «Каиб. Восточная повесть».
Композиционно повесть распадается на две части: в первой содержится характеристика Каиба как просвещенного монарха, во второй содержится фантастический мотив путешествия монарха по своей стране. В ходе этого путешествия Каиб видит собственными глазами жизнь своих подданных. В конце повести он прозревает, узнав всю горькую правду о своем деспотическом правлении.
Под видом царства Каиба Крылов изобразил порядки Российской империи. Повесть превратилась в яркий и смелый памфлет на русское самодержавие, на Екатерину и ее двор. Крылов не верит в возможность существования «просвещенной» монархии. Ведь Каиб сохраняет только внешние аксессуары «просвещенного» монарха, оставаясь типичным неограниченным деспотом.
Каиб «покровительствует» наукам и искусствам, но покровительство это не делало стихотворцев и ученых людей богатыми и счастливыми, напротив, «не было в Каибовых владениях ни одного стихотворца, который бы не завидовал своему портрету».
У Каиба есть государственный совет – диван, с мудрецами дивана Каиб постоянно советуется, но прежде чем выслушать мудрецов, Каиб провозглашает: «Господа! я хочу того-то; кто имеет на сие возражение, тот может свободно его объявить: в сию же минуту получит он пятьсот ударов воловьею жилою по пятам, а после мы рассмотрим его голос».
Его власть так непомерна, что у него нет ни одного истинного друга или подруги, ведь каждым своим словом, чуть ли не жестом он меняет судьбы людей. На помощь приходит волшебница, которая случайно появилась в его жизни. Она советует царю отправиться в обличье простого странника в путешествие по своей стране. Он узнает жизнь такой, какова она на самом деле. Царь видит нищету крестьян, узнает фальшь воздаваемых ему похвал, видит обманчивость славы монархов, ушедших в глубокую даль прошлых веков.
В конце концов он встречает девушку, которая очаровала его с первого взгляда. Вскоре и она, не зная, кто он, не отделенная от него непомерностью его власти, искренне привязывается к нему. Впервые в жизни Каиб встретил настоящие чувства, истинную любовь.
В конце повести снова появляется фея:
«Каиб! – сказала она, взяв за руку Роксану и подводя к нему, – вот то, чего недоставало к твоему счастию; вот предмет путешествия твоего и дар, посылаемый тебе небом за твои добродетели. Умей уважать его драгоценность, умей пользоваться тем, что видел ты в своем путешествии – и тебе более никакой нужды в волшебствах не будет. Прости!" При сем слове взяла она у него очарованное собрание од и исчезла.
Калиф возвел Роксану на свой трон, и супруги сии были столь верны и столь много любили друг друга, что в нынешнем веке почли бы их сумасшедшими и стали бы на них указывать пальцами».
Николай Михайлович Карамзин родился 1 (12) декабря в дворянской семье. До 14 лет воспитывался дома, затем был определен в Московский пансион профессора Шадена. В 1783 году, в связи с зачислением на военную службу в Преображенский полк, живет в Петербурге. Годом позже, после смерти отца, выходит в отставку и уезжает на родину в Симбирск. В конце 1784 года едет в Москву с целью заняться литературной деятельностью. Был принят в круг единомышленников Н.И. Новикова. По совету Новикова принимает деятельное участие в издании журнала «Детское чтение для сердца и разума».
В 1789 – 90 гг. путешествует по Европе (Германия, Швейцария, Франция, Англия). По возвращении издает ежемесячный «Московский журнал», где печатает свои путевые записки («Письма русского путешественника»), повести и стихотворения. В 1790-е годы выпускает ряд альманахов, в которых помещает как новые свои произведения, так и произведения, перепечатанные из «Московского журнала». В 1802 – 1803 гг. издает журнал «Вестник Европы», в котором печатает, кроме художественного, критического и публицистического материала, статьи, касающиеся русской истории. В 1803 году получает звание историографа. Начинает работу над «Историей Государства Российского». Первые восемь томов «Истории» вышли в 1816 году и были встречены публикой с огромным энтузиазмом. После этого было написано еще четыре тома.
Самой известной из повестей Карамзина является повесть «Бедная Лиза». Сюжет ее остро социален: самоубийство девушки-крестьянки, обольщенной и брошенной молодым богатым дворянином. Прикрепление событий к окрестностям Москвы с точным указание места действия в еще большей степени усиливало драматизм повествования.
«... всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Симонова монастыря. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей...
Саженях в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончин, без полу; кровля давно сгнила и обвалилась. В сей хижине, лет за тридцать перед сим, жила прекрасная, любезная Лиза с старушкою, матерью своею».
С самого начала в повести присутствуют две темы близкие и любимые Карамзину: тема природы, неразрывно связанная с Лизой, и тема истории отечества.
«Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые, цветущие луга; а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузовых стругов...».
«... Все сие обновляет в памяти моей историю нашего отечества – печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях».
Основное внимание Карамзин сосредоточил на психологических моментах. Как никто другой, он сумел показать все малейшие нюансы сложных любовных переживаний своих героев, передать тончайшие оттенки чувства.
Светлая, бескорыстная любовь Лизы, готовой на любые жертвы ради своего любимого, описана яркими красками с момента ее зарождения и до последнего трагического эпизода. С Лизой в повести связано все самое белое, чистое, нежное. Карамзин с глубочайшим волнением передает чувства молодой девушки. все его симпатии на стороне Лизы. Отсюда и эпитеты, которыми он ее наделяет: «прекрасная», «услужливая», «робкая», «милая», «прелестная» и т. п. У Лизы «чистая и радостная душа», «страдающее сердце».
Совсем другими красками описывает Карамзин Эраста: «... сей Эраст был довольно богатый дворянин, с изрядным разумом и добрым сердцем, добрым от природы, но слабым и ветреным. Он вел рассеянную жизнь, думал только о своем удовольствии, искал его в светских забавах, но часто не находил: скучал и жаловался на свою судьбу».
Избалованный дворянин и крестьянская девушка – в этом противоречии между натурой безвольной, как Эраст, и способной к сильному и беззаветному чувству, как Лиза, проявился основной конфликт повести. Трагическая развязка, необычная для этого жанра, была неизбежной, и Карамзин прекрасно понимал это.
«Остров Борнгольм» – очень интересная повесть Карамзина. Меланхолическая, нежная любовь уступает в ней место бурной, разрушительной страсти. Трагизму темы в повести соответствует мрачный, северный пейзаж, суровая обстановка готического замка, таинственная недоговоренность сюжета.
Повесть складывается из ряда последовательных фрагментов, повествующих об отплытии из Англии, плавании по бурному Северному морю, ночной стоянке у берегов острова Борнгольм и ночевке путешественника в готическом замке одного из обитателей острова. Смысловым центром повести является таинственная история двух незнакомцев, встреченных путешественником на его пути: юноши, «худого, бледного, томного – более привидение, нежели человека», и девушки, которую он обнаружил в пещере на острове Борнгольм.
Юноша привлекает внимание рассказчика не только своим видом и странной меланхолической песней, которая содержит скупые сведения о биографии героя. Из песни мы узнаем, что молодой человек разлучен со своей возлюбленной, проклят и изгнан своим отцом, что «законы осуждают предмет его любви», но перед «священной природой», давшей ему сердце, он невинен.
Люблю, – любить ввек буду,
Кляните страсть мою,
Безжалостные души,
Жестокие сердца!
Заточенная в пещере девушка вызывает сострадание у путешественника: «Друзья мои! кого не тронет вид несчастного? Но вид молодой женщины, страдающей в подземной темнице, – вид слабейшего и любезнейшего из всех существ, угнетенного судьбою, – мог бы влить чувство в самый камень». Жалость к несчастной пленнице прорывается в горестных размышлениях рассказчика, которые он ведет при выходе из темницы. Контраст между темной, мрачной пещерой и зарождающимся утром усиливает впечатление трагического и мрачного повествования. Глядя на красоту природы, на алую зарю на небе, вслушиваясь в пение птиц, путешественник восклицает: «Творец! почто даровал ты людям гибельную власть делать несчастными друг друга и самих себя?»
Повесть заканчивается в тот самый момент, когда путешественник узнает страшную тайну молодых людей, но не сообщает ее читателю. Таким образом, центр тяжести в повести сдвинут с раскрытия тайны на ее эмоциональные переживания. По скупым намекам, рассеянным в повести, можно предположить, что «страшная тайна», от которой «сердце обольется кровью», заключена в инцесте: скорее всего, таинственные незнакомцы являются близкими родственниками – может, братом и сестрой, которых проклял и разлучил их отец, может быть – пасынком и мачехой.
Тайна взаимной любви юноши и девушки связана со столкновением стихийной страсти, владеющей их сердцами, и общественной морали, признающей эту страсть незаконной. Юноша пытается отстоять свое право на счастье, ссылаясь на природу: «Природа! ты хотела, чтоб Лилу я любил!» Девушка же напротив, считает, что «сердце ее было в заблуждении». Она говорит: «Я лобызаю руку, которая меня наказывает». Полное смирение девушки создает контраст с уверенностью в своей правоте и невиновности юноши.
Повесть овеяна духом фатализма, обрекающего человека на страдание и гибель, превращающего его в жертву. Так, впервые в истории русской литературы в повесть Карамзина вводится образ фатальной надличностной силы, которая принимает облик стихийной разрушительной страсти, от которой нет спасения.
«Письма русского путешественника» – жанр путевых записок. «Письма» Карамзина представляли для своего времени большую познавательную ценность. Автор подробно знакомит своих читателей с природой, например, он замечательно описывает свое восхождение на Альпийскую гору:
«Более четырех часов шел я все в гору по узкой каменной дорожке, которая иногда совсем пропадала; наконец достиг цели своих пламенных желаний и ступил на вершину горы, где вдруг произошла во мне удивительная перемена. Чувство усталости исчезло, силы мои возобновились, дыхание мое стало легко и свободно, необыкновенное спокойствие и радость разлились в моем сердце».
Он подробно описывает обычаи, нравы, достопримечательности стран Западной Европы, в которых ему довелось побывать во время своего путешествия. Знакомит Карамзин читателей и с известными деятелями европейской культуры: Виландом, Гердером, Кантом, Лафонтеном и др. При всем уважении и интересе к европейской культуре Карамзин далек от безусловного преклонения перед ней, что находит свое выражение в отдельных критических и даже иронических замечаниях автора.
Знакомясь в Европой, Карамзин стремится и Европу познакомить с лучшими образцами русской литературы. Будущий создатель исторических повестей, «Истории государства Российского» уже в то время осознал великое значение широкого познания отечественной истории, в «Письмах» он касается этого важного вопроса:
«Больно, но должно по справедливости сказать, что у нас до сего времени нет хорошей Российской истории. Говорят, что наша История сама по себе менее занимательна: не думаю; нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить; и читатель удивится, как из Нестора, Никона и проч. могло выти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев... все черты, которые отличают свойства народа русского, характер древних наших героев, отменных наших людей, происшествия, действительно любопытные... У нас был свой Карл Великий – Владимир; свой Людовик XI – царь Иоанн; свой Кромвель – Годунов, и еще такой государь, которому нигде не было подобных: Петр Великий. Время их правления составляет важнейшие эпохи в нашей Истории, и даже в истории человечества».
Карамзин словно бы наметил маршруты своего будущего путешествия в мир русской древности.
Большое место в книге отведено чувствительному сердцу самого автора, это придает повествованию интимность и лиричность.
«Темные, лестные, милые надежды сердца! Исполнитесь ли вы когда-нибудь? Живость ваша есть ли залог исполнения? Или, со всеми правами быть счастливым, узнаю счастье только воображением, увижу его только мельком, вдали, подобно блистанию молний, и при конце жизни скажу: «Я не жил!»
Философские размышления автора овеяны грустью:
«Жизнь наша делится на две эпохи: первую проводим в будущем, а вторую – в прошедшем. До некоторых лет, в гордости надежд своих, человек смотрит вперед с мыслию: «Там, там ожидает меня судьба, достойная моего сердца!» Потери мало огорчают его, будущее кажется ему несметною казною, приготовленною для его удовольствий. Но когда горячка юности пройдет, когда сто раз оскорбленное самолюбие поневоле научится смирению, когда, сто раз обманутые надеждою, наконец перестаем ее верить, тогда, с досадою оставляя будущее, обращаем глаза на прошедшее и хотим некоторыми приятными воспоминаниями заменить потерянное счастие лестных ожиданий, говоря себе в утешение: «И мы, и мы будем в Аркадии!»
В «Письмах» Карамзин не просто информатор и наблюдатель, факты и явления он объясняет, комментирует, анализирует. Главный предмет суждений и размышлений писателя – общественно-политическая жизнь и искусство. Писатель утверждает, что «всякое гражданское общество, веками утвержденное, есть святыня для добрых граждан, и в самом несовершеннейшем из них надобно удивляться чудесной гармонии, благоустройству, порядку... Всякие же насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот».
Карамзин отвергает социальное насилие как путь преобразования пусть даже несправедливого социального устройства: «Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция – отверстый гроб для добродетели и самого злодейства».
Образ родины сопутствует автору писем на протяжении всего его странствия, и пишет он о ней с глубоким патриотическим чувством. Образ «любезного отечества» порой возникает в лирических монологах автора, воспоминание о родине овеяно грустью. Но вот, наконец-то, он дома: «Берег! Отечество! Благословляю вас! Я в России и через несколько дней буду с вами, друзья мои!..»
«Наталья, боярская дочь» Карамзина – одна из первых попыток создать в русской литературе национальную историческую повесть. Это было произведение, проникнутое историей, в которой автор уловил черты жизни Древней Руси, быт русского боярства. Карамзин начинает повесть словами:
«Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу, то есть говорили, как думали? По крайней мере, я люблю сии времена...».
Карамзин создал обаятельные образы людей той эпохи, нарисовал характерные стороны сословно-патриархальных отношений. Ощущение подлинности событий усиливалось тем, что герои повести имели своих известных исторических прототипов. Боярин Матвей Андреев походил на государева любимца – стрелецкого голову стольника Артамона Сергеевича Матвеева, который в 1654 году завершил переговоры с Литвой о сдаче Смоленска, а потом возглавил русское посольство в переговорах с Польшей. Матвеев, по замыслу которого был заведен в Москве первый домашний театр, отличался особым гостеприимством: «... знакомые съезжались к нему не для пира и попойки, а для беседы» (Платонов С.Ф. Лекции по русской истории). Добрый царь карамзинской повести – это Алексей Михайлович, получивший в истории имя Тишайшего. «Доброе время» было очень тревожным для подданных: доносы стали распространенным явлением, царствование Алексея Михайловича было богато бунтами, вследствие того, что «народ томился под тяжестью налогов, купечество было бедно вследствие той же причины, вследствие физических бедствий... вследствие дурного состояния правосудия... долгая и тяжелая война с поляками, кончившаяся не так, как бы хотелось, волнения в Малороссии, бунт Разина, раскол, Никоново дело...» (Соловьев С.М. История России с древнейших времен).
Сюжет повести мог возникнуть не только под влиянием повести о Фроле Скобееве, как считают некоторые из исследователей, но и в связи с известным в XVIII веке событием – бегством за границу сына А.Л. Ордина-Нащекина, одного из приближенных царя Алексея Михайловича, боярина, которому царь сочувствовал и которого утешал. В то же время имена героя и героини – Наталья и Алексей – дают возможность предположить, что отправным пунктом замысла повести мог служить и эпизод женитьбы самого царя Алексея Михайловича на Наталье Кирилловне Нарышкиной. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев был близким человеком царице, которую не любили старшие дети Алексея Михайловича, так как она была им мачехой. «Наталья Кирилловна Нарышкина, как бедная девушка, воспитывалась в доме Матвеева, и после женитьбы на ней царя сила Матвеева, как воспитателя, благодетеля молодой царицы, стала еще больше при дворе» (Соловьев С.М. Там же).
Так или иначе, но Карамзину удалось силою воображения создать произведение, в котором слышалось эхо давно минувших времен, виделись отпечатки давних нравов и возникали самобытные характеры.
Выразительно показаны в повести переживания юной Натальи. Порывисто идет она навстречу сердечному влечению, испытывает терзания совести и в то же время дает согласие на тайный брак с любимым, колеблется, но все-таки решается на побег, с тревогой думает об оставленном ею отце и не может расстаться со своим избранником.
«Для чего, – сказала Наталья, – для чего не могу я превратиться в невидимку или в маленькую птичку, чтобы слетать в Москву белокаменную, взглянуть на родителя, поцеловать руку его, выронить на нее слезу горячую и возвратиться к милому моему друг?»
Необыкновенная встреча, таинственный незнакомец, прошлое которого покрыто мраком неизвестности, удивительные обстоятельства в судьбах героев, неожиданные повороты жизни, внезапно обнаруживающие существо событий и подлинный облик людей, настраивают читателя на ожидание чего-то необычного, неведомого, заставляют всматриваться в изображаемое, за внешностью явлений стремиться увидеть нечто скрытое, таинственное. Все это было принципиально новым для отечественной литературы.
Повесть «Марфа-посадница» появилась в то время, когда Карамзин приступил к работе над историей России и был уже хорошо знаком с летописями, архивными материалами эпохи падения Новгорода. Изменились и его задачи: на первый план изображения были выдвинуты не глубоко личные переживания героев прошлых времен, как это было в «Наталье, боярской дочери», но их гражданские чувства. И самому повествованию был задан другой тон: полусказочный стиль повествования, соответствовавший облику давней рассказчицы, найденный им в «Наталье, боярской дочери», был неприемлем в новой повести. Повествованию о значительных событиях соответствовал высокий слог, с торжественными эпитетами, славянизмами, ораторскими приемами в цицероновском духе.
«Вот один из самых важнейших случаев российской истории!» – говорит издатель сей повести. Мудрый Иоанн должен был для славы и силы отечества присоединить область Новогородскую к своей державе: хвала ему! Однако ж сопротивление новогородцев не есть бунт каких-нибудь якобинцев: они сражались за древние свои уставы и права, данные им отчасти самими великими князьями, например Ярославом, утвердителем их вольности. Они поступили только безрассудно: им должно было предвидеть, что сопротивление обратится в гибель Новугороду, и благоразумие требовало от них добровольной жертвы».
Карамзин ставит в один ряд героическое сопротивление Новогородской республики самодержавной власти Иоанна III и события всемирной истории. Он с первых строк высказывает свое отношение к «важнейшему случаю российской истории». Сравнивая сопротивление новгородцев и «якобинский бунт», Карамзин сочувствует «духу вольности» новгородцев, полностью принимает их сторону, считает, что свободолюбие новгородцев оправдывает их сопротивление и возвышает их как «великих республиканцев». Карамзин своей повестью хотел дать нравственный урок современникам, с одной стороны, стремясь возвысить свободолюбие, с другой же – привить мысль о важности единоначалия в самодержавной России. Поэтому симпатии автора к Новгородской республике сочетались с мыслью о том, что «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием».
«Патриотизм, – писал Карамзин, – есть любовь к благу и славе отечества и желание способствовать им во всех отношениях». С этой точки зрения новгородских республиканцев нельзя назвать патриотами. Великий Новгород, не в силах защитить себя от Москвы, пришел к мысли, что лучше всего отдаться под покровительство литовского князя и короля польского Казимира. Карамзин осуждает их за этот далеко не патриотический шаг и подводит читателя к мысли о правоте Иоанна III.
Яркие образы повести: пылкая вдохновительница новгородских республиканцев Марфа, ее дочь Ксения, московский царь Иоанн, князь Холмский, воевода Василий Образец – все они имели реальные исторические прототипы. Герои предстают перед читателями прежде всего в волнениях гражданских страстей, выплескивающихся то в горячих личных спорах политических противников, то в речах, произнесенных на новгородском вече, то разрешающихся на поле брани.
Князь Холмский, «муж благоразумный и твердый», на вече обвиняет новгородцев в отступничестве, в мятеже: «Новгородцы, быв всегда старшими сынами России, вдруг отделились от братий своих; быв верными подданными князей, ныне смеются над их властию... и в какие времена? О стыд имени русского!» Взволнованно и гневно звучат слова о гибели «храбрых славян», сражающихся с «варварами бесчисленными», в то время как «новогородцы считают златые монеты». Он с негодованием обличает их преступные связи с Казимиром: «Скоро, скоро вы соберетесь на звук вечевого колокола, и надменный поляк скажет вам на лобном месте: «Вы – рабы мои!» Проникновенно звучат его слова, когда он обращается к новгородцам от имени Иоанна, пытаясь примирить их с государем: «Такому государю не славно повиноваться, и для того единственно, чтобы вместе с ним совершенно освободить Россию от ига варваров? Тогда Новогород еще более украсится и возвеличится в мире. Вы будете первыми сынами России; здесь Иоанн поставит трон свой и воскресит счастливые времена...». грозно вопрошает он новгородцев в конце своей речи: «Или – внимайте его последнему слову – или храброе воинство, готовое сокрушить татар, в грозном ополчении явится прежде глазам вашим – да усмирит мятежников!.. Мир или война? Ответствуйте!»
Страстно звучит в ответ ему речь Марфы-посадницы, «славной дочери Новогорода»: «Потомки славян великодушных! Вас называют мятежниками!.. За то ли, что вы подъяли из гроба славу их? они были свободны, когда текли с востока на запад избрать себе жилище во вселенной, свободны, подобно орлам, парившим над их главою в обширных пустынях древнего мира... О великие воспоминания древности! Вы ли должны склонять нас к рабству и к узам?» Свободолюбивым пафосом наполнены слова Марфы о прежней вольности Новгорода, о великих сынах новгородских, о князьях, не отнимающих свободу у Великого Новгорода. С презрением от отвергает она желание Иоанна «повелевать великим градом»: «Но все народы земные и будущие столетия не перестали бы дивиться, если бы мы захотели ему повиноваться. Какими надеждами он может обольстить нас? Одни несчастные легковерны, одни несчастные желают перемен – но мы благоденствуем и свободны! Благоденствуем оттого, что свободны!» Гневно обвиняет Марфа трусливых русских князей, которые оставили Новгород на растерзание Батыю, а сами «требовали цепей для спасения поносной жизни», «платили дань и ходили в стан татарский обвинять друг друга в замыслах против Батыю ложных!..» Призывом к свободе, к борьбе за вольность заканчивает Марфа свою речь: «Будь всегда достоин свободы – и будешь всегда свободным! Небеса правосудны и ввергают в рабство одни порочные народы. Не страшись угроз Иоанновых, когда сердце твое пылает любовию к отечеству и к святым уставам его, когда можешь умереть за честь предков своих и за благо потомства!»
Образ Марфы в истории России трактуется неоднозначно. Сам Карамзин дает ей оценку как «страстной, пылкой, умной» женщины, отдает «справедливость великому уму Марфы Борецкой, сей чудной женщины, которая умела овладеть народом и хотела (весьма некстати!) быть Катонном своей республики». Наряду с восхищением Карамзин высказывает и осуждение: он видит в Марфе не только ее добродетели, но и пороки, которые привели к гибели и ее саму, и ее сыновей, и Великий Новгород.
В то время, когда происходили события, описанные Карамзиным, «Марфа была мать двух взрослых женатых сыновей, имела уже внука. (Ея двое других сыновей утонули в море и в память этого грустного события Марфа основала монастырь на Белом море). Марфа была очень богата; в своем новгородском дворе на Софийской стороне, который современники прозвали «чудным», она привлекала своим хлебосольством и собирала около себя людей, готовых стоять за свободу и независимость отечества» (Костомаров Н. Русская история).
Историк А. Нечволодов по-другому оценивает Марфу Борецкую и дает совершенно другую оценку ее побуждениям, которые вызвали сопротивление Новгорода Иоанну: «Эта алчная до власти старуха, несмотря на свой преклонный возраст, так как имела уже взрослых сыновей, изо всех сил старалась привлечь на сторону Литвы возможно больше сторонников и не щадила для этого своих богатств, при чем мечтала выйти замуж за того Литовского сановника, который будет прислан Казимиром в Новгород наместником, и рассчитывала разделить с ним власть» (Нечволодов А. Сказания о Русской Земле).
Карамзин же подает образ Марфы-посадницы в героическом плане. Фанатизм Марфы, ее целостность, неустрашимость, мужество производят очень сильное впечатление, вызывают сочувствие читателя.
С образом Марфы контрастирует образ Иоанна. В этих противоположных характерах олицетворяется столкновение двух враждебных идеологий, двух противоположных политических сил: «Как Иоанн величием своим одушевлял легионы московские, так Марфа в Новогороде воспаляла умы и сердца».
Едва ли не самым значительным художественным завоеванием писателя было то, что в его повести впервые выступил основной герой истории – народ, участник всех важнейших событий, – народ, осознающий свое значение, свою силу. Простые граждане составляли большинство на вече. Народ выражает волю свою восклицаниями: «Нет, нет! Мы все умрем за отечество! – восклицают бесчисленные голоса. – Новогород – государь наш! Да явится Иоанн с воинством!»
Именно мужество простых воинов решает исход сражений, именно народ выступает в роли судьи – Карамзин подчеркивает в повести значение народных масс. В этом отношении характерна сцена появления в Новгороде победителя – Иоанна. Когда княжеские войска приветствуют царя, народ, пораженный казнью Марфы-посадницы, безмолвствует. Эта сцена молчания передает невыразимое словами ощущение некоей силы, которой чревато это молчание.
Карамзину удалось «оживить великие характеры и случаи» Российской истории. Острая политическая тематика повести «Марфа-посадница» сделала ее одним из самых популярных произведений Карамзина.
Теперь можно и попрощаться!
Спасибо за внимание!
До встречи в следующую субботу!