Несколько дней назад пришла грустная весть о том, что не стало прекрасного, необыкновенного художника Дмитрия Иконникова. Иконников столь значимая фигура на художественном небосклоне, практически современный классик, и я не могу не рассказать вам о нём и его творчестве, хотя и в связи с таким грустным событием.
Художник жил и работал в Москве, но я хотела бы вначале представить вам его петербургский цикл, тем более, что пишу в основном о художниках, работающих в моём городе и воспевающих Санкт-Петербург — Ленинград.
Интересен жизненный и творческий путь мастера, необычна и нестандартна его собственная техника и его отношение к классическим техникам живописи. Как говорят, с уходом художника уходит целый мир… но мы все же можем заглянуть в это прекрасный мир большого художника.
Начнём с Петербурга, каким его видел Дмитрий Иконников:
В час раннего весеннего заката… Бумага, авторская техника. 90 x 110 см. 2006
Вот послушайте, что он сам рассказывал о своём знакомстве с Петербургом:
«Впервые я попал в Петербург в возрасте вполне сознательном, лет в 18–20. В те времена я уже точно знал, что меня интересует, а что нет. К примеру, я считал, что не было для русского искусства человека вреднее, чем господин Стасов и его последователи. Вреднее, пожалуй, только Владимир Ильич, да Иосиф Виссарионович.
Не интересовали меня передвижники с их псевдо любовью к народности и грязноватой живописи, с «прямолинейным» посредственным рисованием. О Гончаровой, Лентулове, Бурлюке, Машкове, Петрове-Водкине, Борисове-Мусатове мы тогда только слышали, а посмотреть-то не давали…
Поэтому в Ленинград я ехал на неделю целенаправленно — посмотреть Эрмитаж и Русский музей, ежели удастся. Дело было зимой и города я тогда вообще не видел… К десяти утра, еще темно было, я топал в музей, а возвращался оттуда уже затемно. Зато был Эрмитаж с Эльгрековскими «Петром и Павлом», Рембрандтовским залом, коллекцией импрессионистов. В Русский я тоже попал, но вынес оттуда только Серебрякову».
Вид из окна. Бумага, авторская техника. 70 x 150 см. 2006
Прогулки по воде. Бумага, авторская техника. 80 x 100 см. 2006
Мойка. Холст, авторская техника. 85 x 120 см. 2006
Аничков мост. Холст, акрил. 120 x 240 см. 2008
«Петербург на долгие годы оставался для меня только городом музеев. Города как такового в моей голове не существовало. Почему это все там оказалось, как складывались все эти коллекции? Все это до поры до времени было для меня тайной».
Вид на Синий мост. Бумага, авторская техника. 83 x 110 см. 2006
«Много позже, уже после знакомства с Парижем, завеса моего невежества начала рассеиваться. Сейчас я думаю, может, судьба правильно распорядилась, отправив меня сначала в Париж, а уже потом в Петербург. Влюбившись в Париж, в его быт, культуру, музеи, кафе, мосты, улицы, платаны, осознав его как один из крупнейших культурных центров Европы и Мира, только тогда я смог понять, что такое Петербург, какое место он занимает не только в России, но и в мире, что значит он лично для меня и для всей нашей культуры. Я стал лучше понимать, кто мы такие есть, что мы потеряли с Великой Октябрьской революцией, что утраты эти невосполнимы.
Только истоптав Лувр и Дорсе вдоль и поперек можно правильно оценить коллекцию Эрмитажа, что это не просто хороший музей, а один из крупнейших музеев мира, даже не смотря на варварскую распродажу шедевров, устроенную Сталиным. Те тридцать Тицианов, Веласкесов, Рембрандтов, Рубенсов, Ван Дейков, Леонардо собственно и явились основой американского всемирно известного Метрополитен музея. Но ведь еще и осталось, и сколько… Он и сейчас покруче Лувра будет, а тогда…
Сердце разрывается от мысли: чего всех нас, меня, страну лишили эти не сильно образованные ребята. На самом деле все должно происходить вовремя. Человек должен видеть воочию какие-то вещи в раннем возрасте; он должен расти вместе с Возрождением, импрессионистами; только тогда для него не будет шоком и тайной знакомство с Пикассо, Браком, Леже; тогда понятна будет ему история с Дюшановским писсуаром; и он самостоятельно сможет разобраться, так ли велик Поллок и стоит ли сильно восхищаться Уорхолом; правда ли, что живопись умерла или это хитрые рассказки ребят, приторговывающих не сильно талантливыми художниками?
Нам всем сильно повезло, что Петербург не попал в ранг столичного города. Наверное, только поэтому у нас сохранилась эта дивная музыка камня, эти набережные, мосты, дворцы, доходные дома, Петергоф со Львиным фонтаном…
Исакий, Адмиралтейство, Стрелка с Биржей и ростральными колоннами, Английская набережная… А у нас на стрелке залудили эклектику, которая повыше Эйфелевой башни будет. Это все от того, что, как Высоцкий писал, ребята нужных книжек в детстве не читали, о существовании Веласкеса узнали уже когда вполне воровать научились. Петр на московской стрелке – не Эйфелева башня в Париже и сравнивать их нельзя по простой причине: скульптура не может выполнять функцию архитектуры и соперничать они не могут. Нонсенс, не обсуждается даже. Молоток, которым гвозди забивают, не делают из алмазов… Часами гвозди не забивают… В церкви не устраивают дискотеку… Хотя, ежели вернуться на тридцать лет назад, то оно, конечно, и так можно. Ну, и результат налицо…
Сохранилась в Питере музыка города, камня, воды. Строили его по-настоящему образованные люди, которые не деньги любили, а этот город и свою работу, в чем толк и смысл знали, хотя и были по большей части иностранцами. Имена-то какие – Растрелли, Фальконе, Росси, Кваренги, Монферанн. Традиции аж от Ренессанса тянутся.
Питер – жемчужина Европы и Мира. Равновелик он Парижу, Праге, Вене, Мадриду. А в Америке, что в Северной, что в Южной, такого просто нету. Был у нас еще один город равного значения, да две революции, одна социалистическая, другая криминальная, нивелировали его до уровня торговой палатки. Позор жутчайший… Перед всем миром стыдно… И себя жалко и детей – своих, чужих и будущих. Есть сегодня Марсово поле и в Париже и в Питере, а в Москве Манежной площади уже нет…
Наверное, мне повезло, что я осознанно был в этом городе уже взрослым, за сорок… Я люблю этот город, я в нем жил на Васильевском, ходил по нему, ощущал связь времен, проводя рукой по камню домов, по мрамору скульптур Летнего сада, я дышал воздухом моря, который мне близок, я смотрел на корабли, заходящие в гавань… Все это мое: мосты, набережные, портальные краны, Зимний, Аничков мост, Мойка…
Он для меня не «колыбель революции», но точно колыбель отечественной культуры. Здесь в институте путей сообщения учился один из моих дедов, другой – до революции служил в Генштабе, здесь работал Головин, в этом городе зародились «Серебряный век» и «Мирискуссники», в нем пел Шаляпин, работал Товстоногов, в нем живут и работают мои друзья, художники, которых я уважаю и люблю. Латиф Казбеков, Лукка, Сажин Коля, Михайлов… Тут, в Питере, Юра Шевчук, которому я бесконечно благодарен за его «Черного пса…», за «Родину», да за все, что он сделал.
Я поеду в этот город еще и еще. Я очень хочу со своими друзьями, с Латифом полазать по крышам этого города, глотнуть вискаря, сидя на кирпичной трубе девятнадцатого века, и чтобы было это в июне, когда белые ночи. Они здесь совсем не такие, как у нас на Кольском; нежные и жемчужные, изнутри светятся и город весь светится внутренним светом. И еще хочу зимой ходить по набережным Мойки, потом заглянуть в какое-нибудь кафе. Тепло, кофе, коньяк, закурить, помолчать…»
Частная жизнь. Правая часть диптиха «Петербург»
Город. Левая часть диптиха «Петербург»
Необычность творческого метода художника в том, что в отличии от многих крупных мастеров, которые традиционно отдают предпочтение холсту и маслу, Иконников почти всегда работал на бумаге, очень больших листах, натянутых на планшет. И писал чаще всего гуашью, реже акриловыми красками. Слои краски полупрозрачные, с интересной фактурой, имитирующёй и хорошо передающей самые разные поверхности, от штукатурки стен городских домов до водной глади. «То, чем я занимаюсь, сложно назвать чистой живописью и чистой графикой. Я называю это искусством срединного пути... Я не люблю масло и прочие «жирные» краски. Мне не нравятся бликующие пятна, блестящие поверхности. Поверхность ценна сама по себе.»
После того как мы прочли слова художника о его знакомстве с Парижем, и о том, что после этого знакомства он переосмылил свой отношение к Петербургу, было бы логично увидеть Париж Иконникова, который, как мне кажется, очень созвучен Петербургу.
А эта серия «Прогулки по Парижу» расказывает о Париже 2009 года, именно тогда художник жил и работал в художественных мастерских Сите дез Арт — городке художников в центре Парижа.
А вот венецианская серия Иконникова:
Жизнь Дмитрия Иконникова была тесно связана с разными городами, с разными домами и с разными дворами, вот что он сам рассказывает:
«Наверное, я все-таки человек городской, хотя и родился не в Москве, а на Кольском полуострове, в Мурманске. Портовый город — это всегда пограничное состояние и выбор, ощущение свободы и широты открытого мира. Приходящие и уходящие корабли разных стран — наглядное тому подтверждение. Мир велик, незамерзающий зимой порт, стоящие на рейде и у причала сухогрузы, торгаши, рыбаки, снующие туда-сюда буксиры, высота портальных кранов, все это усыпано бриллиантами огней, сияющих в полярной ночи, приправлено полярным сиянием... Жизнь начиналась во дворе. Сначала в Мурманске... Двор. Вот где начиналась настоящая жизнь с приключениями, с мнимыми и настоящими опасностями, с первой любовью, первыми друзьями и первыми врагами. Я учился в четырех школах. Две школы я сменил в Мурманске и две в Москве.»
И далее:
«Еще Джек Лондон писал: чтобы понять, каков на самом деле город, в котором вы никогда не жили, вам надо обойти все его кабаки и посидеть в его тюрьме. Тогда у вас сложится вполне объективное представление о том, куда вы попали. Любой город имеет несколько лиц. Обязательно парадное. Оно есть у всех. Это так же, как вы встречаете гостей: квартира прибрана, в холодильнике икра и семга, в духовке — ростбиф, в большой комнате — стол, одетый в белую скатерть, сами вы радушны и благожелательны. Но ведь это не каждый день.
Чтобы понять, как на самом деле живут хозяева дома, вам надо выйти на задний двор, заглянуть в мастерскую, пройти на кухню, только тогда вы узнаете, чем они дышат, чистоплотны они или неряшливы, культура их внешняя или это принцип их жизни, что их интересует на самом деле, а не то, что они хотят вам показать.»
«Город. Вход со двора» — это название ещё одной серии, в которой художник рассказывает о самых разных городах, и не только о дворах, но и о крышах...
Но, увидев все эти великолепные работы, почуствовав, насколько эти города скорее всего нравились художнику, достаточно необычно услышать вот такие его откровенные слова:
«Вообще, мегаполис с его дрязгами, беготней, вечным неудовольствием по поводу устройства жизни, вороватости власти, алчности чиновников, уличным хамством, все это к миру и жизни не имеет отношения.
А по-настоящему есть только ты, море, ветер, солнце, оливковые рощи, запахи пиний, тот белый камень, на котором ты стоишь. Это и есть главное в этой жизни, это было, есть и будет.»
На своей персональной выставке, состоявшейся в 2017 году, Иконников сказал: «Пока ты можешь ощущать этот полёт, ты живёшь. Это состояние творчества, подъёма души. Как только я перестану летать — я умру…Так случилось, что болезнь трижды пыталась оторвать меня от жизни. И это ощущение прерванного полёта — самое страшное в моей жизни. Умирать не страшно. Страшно жить с ощущением, что никогда больше не войдёшь в этот поток. Но мне повезло. Сейчас мне 65. И я все ещё в восходящем потоке.»