Я родилась в Ленинграде и безмерно люблю этот город. Несмотря на слякотную осень, зябкую зиму, ветренную (в смысле непостоянную) весну и так себе лето. Солнечных дней мало, мокрых и туманных много. Летом ночи тягучи и молочно белы, и невозможно заснуть от призрачного света, каким-то непостижимым образом проникающего через самые плотные шторы. А зимой мрачные дни цвета грязного снега так коротки, что не успеваешь оглянуться, как на город уже опустилась плотным коконом непроглядная темнота.
Когда я, лет эдак в 12, смотрела обожаемого мной козинцевского Гамлета, то была уверена, что королевство Датское, в котором что-то не в порядке, находилось здесь. Нет, я знала месторасположение Дании, но каменные пейзажи Эльсинора опознавались мною как несомненно Питерские. Призрак отца Гамлета был пушкинским Медным Всадником, блуждающим ночами по залитому водой городу. А Офелия наверняка бросилась в воду там, где Нева ускоряет свой бег, не выдержав холодного, неумолимого взгляда изъеденных временем Сфинксов.
Бывают такие дни, когда Петербург насквозь пропитан этой мучительной неразрешимостью Гамлетовского вопроса. И тогда кажется, что время остановилось, и кожей ощущается неумолимая бренность бытия и пугающая, и одновременно манящая, близость Той Стороны, и пишутся вот такие стихи...
Этот город хмур и неприкаян,
Неуёмен в твердолобой скорби,
Нищетой безрадостных окраин
Обескровлен, высушен и сгорблен
Этот город – Мекка одиночек,
Рай для мономанов и поэтов.
Здесь гранит туманами источен,
И Кибелам преданы Лаэрты
Здесь, распяты вечным монологом,
Пьяные от слёз и жажды мести,
Гамлеты кропают некрологи
Макбетам столичного предместья
Здесь не кровь, а ртуть течёт по венам,
Нелюбовь изнашивает душу,
Здесь безумцам служит Мельпомена,
А герои мелки и тщедушны
Здесь у женщин каменные лица,
А под платьем – африканской львицы
Сердце,
чьё безудержное пламя
Тщетно спорит с северными льдами
Здесь и в полдень наши тени длинны,
И равны виновный и невинный
И хочется дотянуться до низкого неба и сдёрнуть плотную пелену облаков, чтобы своенравное питерское солнце, позолотило крыши и купола, а прозрачная синь неба, отразившись в Неве, обратила мрачную свинцовую серость в роскошное сияние серо-голубой платины.
Фото не мои, тиснула в инете 