Ильин день. История и мишки для проекта «Старые фото»

Моим любимым бабушке и дедушке, Лебедевым Галине Дмитриевне и Павлу Дмитриевичу, посвящается.

Дождь хлынул, как и случается в Ильин день: разом и мощно. Пока добежали до крыльца церкви - первое укрытие, что оказалось рядом - почти насквозь промокли. И долго стояли потом, прижавшись спинами к запертой, облупившейся почти двери, - подальше от шумных потоков.

- Галинка, пойдешь за меня? - вдруг просто и ласково спросил Павел.

Девушка подняла на него глаза и тут же опустила. Веснушки на щеках мгновенно пропали: смущаясь, она всегда краснела, и оттого еще больше смущалась. Крупные капли наискось ударялись о каменную ступень и обдавали ноги мелкими ледяными брызгами...

…В конце мая по пути в село, на гулянье, куда раз в неделю сбегались девушки и парни из окрестных деревень, и где можно было наплясаться и напеться вдоволь, закадычная Галина подружка, Тамара, проводив взглядом стайку хохочущих девушек, обогнавших их на пыльной дороге, весело спросила:
- Слыхала? Паля Рогалевский вернулся! - Тамарка размахивала голубой косынкой в такт их быстрым шагам. - Слышь? Галинка!
- Слыхала, - отозвалась, наконец, Галя: отчего-то сейчас внутри будто колокольцы прозвенели. - Вот тётушке Марии радость!

Марусю, Павлову мать, Галочка хорошо знала. Работали вместе на мельне, где девушка с шестнадцати лет трудилась счетоводом. Вместе таскали тяжеленные мешки с мукой – мужских рук не хватало. Женщина любила и жалела работящую скромную Галю, и, как могла, старалась облегчить ей непосильную для обеих работу. Помогая взваливать на хрупкую спину кули, по-матерински сокрушалась: «Надсядесся, девка!..».

Тамара посерьезнела, закивала:
- Да как же, как же не радость, Галь! Война-то восемь лет как кончилась...

... Приглушённый чугунный скрежет и стук колес убаюкивал своей монотонностью. Усталость последних бессонных суток, с затянувшейся погрузкой сопровождаемого вещевого имущества и инструктажем нового напарника, давала о себе знать. Подремать бы до станции.

Пашка подложил армейскую шапку под голову и вытянулся, глядя в окно. Весна совсем! - подумалось так хорошо, светло и радостно, как давно, ещё до... До всего этого страшного, невыразимого по сути своей никакими из глубины души рвущимися словами... И в то же время странно привычного уже, как будто и не было ничего другого в жизни. Ни бесшабашного рогалевского детства, ни справедливо-беспощадных отцовских взбучек: "Позорить меня, оголец, удумал? Я те покажу!" Ни ласковых, утешающих мамашиных слов... Ни даже недавних совсем, перед самой войной закончившихся месяцев профучебы... Все стёрлось как будто, выцвело, отдалилось.

А ворвалось в Пашкину юную жизнь совсем другое, непрошенное. Взрывы, окопы, нескончаемый пулеметный гул в ушах, слякоть дорог, переправы. Верный "Максимка", которого не сумел, не смог втащить на развалившийся под вражескими артиллерийскими ударами понтон... И тот, другой, кого тоже не смог, не сумел - как, каким наложением рук и кто вернул бы к жизни?! - развороченный, распластанный... Растерзанный тем же снарядом, что кусками своими теперь навечно вплавлен и в Пашкину плоть...
Снова и снова в горячечном бреду на госпитальной койке слышал он в ушах тот заглушавший взрывы хрип: "Пашка, помоги!"...

Да и никогда такое не забудется...

Но теперь - конец, теперь уже, передают, мы вовсю лупим по Берлину, и скоро совсем, совсем уже скоро вернется та далекая, полузабытая, мирная и созидательная жизнь. И приедет он в родные Рогали́, где мама и брат с сестренкой. И заживет, восстановится окончательно покалеченная осколками нога. И будет он трудиться на земле, а ещё лучше, устроится в город, на завод…
- Младший сержант! Встать! Сдать оружие! Вы арестованы!

Задремавший действительно Пашка вскочил. Станция. Яркие лучи апрельского солнца на дощатой платформе. Топот, голоса и отдаленный женский смех. И суровый взгляд офицера железнодорожного патруля.

Десять лет лишения свободы – приговор военного трибунала Казанской железной дороги от 24 апреля 1945 года был вынесен быстро, без разбирательств, по закону военного времени. Как пришло в голову, пока Павел спал, его солдатику из сопровождения стянуть и попытаться выменять на водку на станции пару подотчетных валенок, и что потом с тем солдатиком стало – Пашка так никогда и не узнал.

Зато узнал он многое другое. Как выживать не под ливнем вражеских снарядов, в окопах, а в нечеловеческих условиях в глубоком тылу, у своих. Как костенеют до невозможности выпустить топор на морозе руки, как за несколько минут обгладывает таежная мошка лицо, как цинга крошит зубы, как падает на ходу совсем еще недавно крепкий молодой мужчина, потерявший две трети собственного веса…

Потом будет и амнистия, и реабилитация, и восстановление звания и наград. Но в те долгие восемь – из десяти по приговору – лет оставаться человеком помогали только мысли о родных и чистота: телесная, насколько это было возможно, и душевная – не озлобиться, не обвинять, не унижаться, не унижать…

…Когда девчонки вбежали в гору, Галя его сразу увидела, несмотря на толпу: Троица, а в дни праздников на гуляния в селе всегда собирается народу особенно много. Высокий, стройный, красивый, взрослый. Девушка и не помнила его совсем - когда уходил на фронт, ей всего девять было, - но будто узнала. Да и тетушка Маруся рассказывала о сыне, о боли своей за его судьбу.

Звонко переливалась гармошка. Уже вовсю плясали, и самые задиристые девчонки, то отходя, то приближаясь в танце, наперебой пели стоящим напротив парням, а в особенности, конечно, ему, Пале, озорные частушки. Видно было, что смущен он немного таким вниманием.
- Ты посмотри, как расходились! – с веселым осуждением прокричала на ухо Гале Тамарка. И, глянув на раскрасневшуюся подружку, по обыкновению подначила:
- Ой, и повезет же кому-то! - А следом добавила:

- Бежим-ка в круг!

И не успела девушка опомниться, как проворная Тома втащила ее в веселый, шумный, звенящий, топочущий и галдящий круговорот. Почти в то же мгновение глаза девушки встретились с внимательным, чуть прищуренным взглядом Павла…

…Порывы ветра заметно утихли. Ливень, хоть и продолжался, перестал хлестать наотмашь. В монотонном шуме отчетливее стали слышны перестуки на проржавевшем металле маковки.

Галинка, наконец, собралась с духом:
- Какая же я невеста, Паш... У меня и нет ничего…

Волна нежности захлестнула Павла. Он быстро и крепко обнял девушку, прижался щекой к рыжей макушке, почувствовал, как откуда-то сверху падают и текут по спине холодные капли. Век бы так стоять!
- Что ты, цыпленок! Не думай об этом. Мы будем жить! Будем жить – и все наживем!..

Вдали, у самого края луга, появилась и быстро понеслась, все расширяясь и приближаясь, яркая солнечная полоса. Дождь кончился.

10.09.2019

Рассказ и мишки созданы специально для конкурса "Старые фото".

Я счастлива, что сумела принять участие в этом уникальном проекте! С трепетом жду выхода кники с архивными фотографиями, работами мастеров и их трогательными рассказами из истории семей пошедшего века! Благодарю от всей души организаторов проекта: Анастасию Хлопину и Тони Надточий за невероятные эмоции и трепетное отношение к памяти и истории.

Мишки остаются в моей семейной коллекции, больше фото можно посмотреть по ссылке

https://www.livemaster.ru/item/32951302-kukly-i-igrushki-starye-foto-mishki-teddi-vintazhnye-mishki-a