Снежная сказка.
В тех далёких, дивных землях, где летом над лесными опушками порхают золотые овсянки, а зимой на заиндевелых берёзах расцветают пурпурными кляксами важные нахохленные снегири, жил, да был один чудак. Когда-то давным-давно он был молодым, и все его звали молодой чудак. Теперь же он немного постарел, и его называли уже старым чудаком. А всё чудачество его заключалось в том, что он выдел во всём только прекрасное, и не замечал плохого. И вот то, что он видел прекрасного в мире, ему хотелось сделать ещё прекраснее. Беря в руки какоё-нибудь предмет, будь то, кусок дерева, обрывок бересты или простую морскую гальку, он превращал его в произведение искусства. Он не был волшебником, но превращать у него получалось очень даже недурно. Когда-то он делал берестяные украшения, и дарил их прекрасным женщинам. Видя в их глазах неподдельный восторг, он делал ещё более чудесные украшения, и опять дарил их. Чудак даже написал книгу о том, как делать такие украшения и отдал её людям. Мечтой его было, чтобы люди не забыли его ремесло, и они не забыли. Со своим ремеслом он побывал во многих землях и пределах.
И вот настал тот, немного печальный момент, когда садясь за своё очередное изделие, чудак не увидел его ясно и отчётливо. Тут он понял, что сработал и истощил в ремесле глаза, и больше не может творить красоту. Впервые стало чудаку грустно.
Долго сидел он, обуян нелёгкими думами, и совсем уже было отчаялся, что пришёл конец его творчеству, как сморил его внезапно глубокий и сказочный сон.
Представилось вдруг чудаку, что идёт он вдоль, припорошенной лёгким перламутровым снегом, парковой аллеи. По обеим сторонам этой белой аллеи возвышаются огромные чёрные скелеты лип, покрытых серебром и лазуритом инея. Иней сверкает под солнцем мириадами ярких невесомых искр, которые взрываются перед глазами, словно новогодние шутихи. И видится чудаку, что он вовсе даже не старик, а маленький мальчик. И на душе его светло и трепетно. Воздух свеж и зябок. И вдруг со всего размаху он упирается в красную парчу чьего-то кафтана, отороченную тысячами зеркальных снежинок. Чудак поднимает вверх васильковые, удивлённые глаза, и видит перед собой огромного, уходящего головой в чертоги неба, Деда Мороза.
- Так, так, так – произносит громовой голос сверху, - кто это тут загулял в моих палестинах.
Чудак от неожиданности и робости втягивает голову в плечи, и невнятно бормочет, - Это я тут гуляю, дедушка, чудак-человек.
- Да я знаю, кто ты есть, и, что ты есть – басит над головой Дед. – А есть ты чудак-человек, творческая производная своих родителей, у которого наступил творческий кризис.
- А откуда, ты, Дедушка, про кризис-то знаешь, ведь я никому не говорил.
-А оттуда и ведаю, что долго живу, и повидал на своём веку вашего брата, человека-творца вполне себе предостаточно. А пришёл я сюда не случайно, и, стало быть, имею намерение помочь твоему горю. Слушай и запоминай. Купи в Поднебесной станок диковинный, лазерный. И к нему всякую приспособу. Запасись пенопластом белым, чтобы был как снег. Срукотворь (сделай руками) инструмент, чтобы резать этот пенопласт. Садись за компьютер и рисуй снежинки. И всё у тебя сложится. – прогромогласил Дед и вдруг исчез в неведомо откуда взявшемся, снежном вихре.
Пробудился чудак, и сделал всё точь-в-точь, так, как учил его Дед в красном кафтане. И станок купил, и всё дальше строго по инструкции.
А потом чудак выжег на станке свою первую снежинку, и вдруг опять ощутил вкус к жизни. Потом он выжигал их каждый день, и даже летом, потому как понял, что людям сие ремесло по нраву.
У любой, или почти у любой сказки есть свой, как правило, счастливый конец. Так и у нашей сказки он тоже есть, правда немножко грустный. Однажды, когда уже над летними опушками отсвистели золотистые овсянки, а на затянутых лёгкими белыми шалями инея берёзах, зардели пурпурные кляксы снегирей, чудак пропал. Никто его с тех пор не видел, и не слышал. В его доме нашли потом много лёгких воздушно-невесомых снежинок. Некоторые крутили пальцем у виска, мол, чудак-человек. А кто-то говаривал, что видел его, уходящего в белую пелену утренней позёмки. Вот так-так, был человек, и нет. Но мы-то с Вами знаем, что в снежных небесных чертогах ему вовсе даже неплохо.