А больше всего Мусенька любит ту самую тихую дрему, которая на мягких лапах входит в дом поздно-поздно вечером – ну или рано-рано ночью. Она негромко мурлычет, потягивается, щурит глаза, она неторопливо обходит углы и запрыгивает на стол, заполняя собой все пространство, она трется о ноги, об подбородок, об душу, она приглушает все звуки и все краски. Тогда Мусенька заваривает в чайничке какую-нибудь самую славную минутку прошедшего дня, забирается с ножками на подоконник и начинает ее смаковать. Она давно открыла этот, в общем-то, нехитрый фокус – заботу о послевкусии. Послевкусии дня, эмоции, разговора, человека, судьбы. Что заваришь в чайничке – то и выпьешь, как-то так.
...А за окошком идет тишайший дождь. Капли крупные и стекают прямо – как будто в мире нет ничего важнее прямой спины. Мусеньке кажется, что он и сам совершенно не ощущает, что идет. Так иногда плачут люди: ровный голос – пожалуй, даже чересчур – и что-то говорят, и что-то отвечают, и не чувствуют слез, пока губы не станут совсем солеными и не защиплет прокушенный уголок. Мусенька украдкой проводит мягкой кисточкой узелка на своей ручке по стеклу – может быть, именно это ласковое прикосновение потом кто-то заварит в своем чайничке, как знать.
До встречи с тобой я любила акварель.
И писала стихи — неумелые, нежные и чуточку горькие.
Мне нравился дождь, запах лилий и старинные фонари.
А еще — осенние кленовые листья и одиночество.
Журналисточка Птифур Ле Бонёр,
еженедельный «Пфеффелькин дневничок»
Что же она, Мусенька, может подарить этому миру... Мягкость, нежность, понимание, терпение, улыбку. И всю себя без остатка, от носочка серой туфельки до макушечки со смешной петелькой. Нужно ли это миру? Таких ли подарков он ждет? Мусенька не знает. И если бы кто-то там на седьмом небушке спросил ее, а что же подарить ей самой, то она попросила бы именно это незнание: никогда не узнать, что ее подарок смешон и нелеп, а в цене что-то совсем иное.