Текст взят из фильма "Метро" с Елизаветой Листовой.
..... Потолок московской станции метро «Новокузнецкая» украшен мозаикой, выполненной по эскизам известного художника Дейнеки. Станция готовилась к открытию в ноябре 1943 г. Тогда Красная Армия форсировала Днепр на всём, что плавало.
Некрупные плафоны «Новокузнецкой» собраны самым крупным и выдающимся русским мозаичистом - Владимиром Александровичем Фроловым. Московское метро уже имело удовольствие насладиться работами Фролова: это его усилиями так сверкают крылья самолётов в «небе» «Маяковской». Да и автора самолётов, Дейнеку, выбрал Фролов из кандидатур Алексея Душкина. Душкин предложил пять или шесть имён художников того времени и поехал с ними в Петербург, в мастерскую Фролова, проконсультироваться с Владимиром Александровичем, потому что Фролов был мало того что блестящий мозаичист, он был связан с такими мощнейшими художественными династиями как Бенуа, Лансере и был женат на Бенуа. Поэтому мнение Фролова было бесконечно ценно.
Трудно представить, что вся эта советская мечта, этот сон о металле и теле сложены в мастерской этого тонкого человека в чёрной академической шапочке. Теперь такие некому носить. Удивительно, но человек, собравший легендарные советские мозаики, прежде оформлял лучшие дома Москвы и Петербурга. Например, дом Набоковых на Большой Морской. Эта работа мастерской Фролова. Доходный дом Лейхтенбергского на Большой Зелениной.
И совсем уж не укладывается в голове, что станция «Маяковская», названная в память погибшего поэта — ближайшая родственница храма, воздвигнутого в память погибшего императора, петербургского Спаса на Крови. Освещённый в 1907, он почти целиком оформлен мастерской Фролова. Десять лет работы, 8 тысяч квадратных метров мозаики. Васнецовские фронтоны — старшие братья душкинских плафонов, самолёты Дейнеки — младшие братья Спаса Нерукотворного, Иоанна Богослова и Богоматери Нестерова. Они сделаны одними руками.
И, конечно, после таких этапов мозаика для очередной станции метро, могла бы стать для Фролова рутинной. А оказалась роковой.
Солнечный полдень. Предосенний день. Наливные яблоки на лазуревом фоне. Это смальтовое волшебство было собрано едва ли не вслепую в холодном сыром подвале при свете жалкой самодельной горелки, которая, нещадно коптя, прожигала добытый ценой нечеловеческих унижений керосин. Под слепым небом блокадного Ленинграда, в самое страшное время — зимой 1941 года.
Всё происходило в мозаичной мастерской Академии художеств Санкт-Петербурга, она и сейчас там работает. Правда, зимой сорок первого выглядела она совсем иначе: её огромные окна были выбиты бомбёжками и заколочены фанерой. Темень и холод. Температура в ноябре не выше семи градусов. Голод. Те самые минимальные 125 граммов хлеба в день были введены именно тогда. Нет никаких физических сил работать. В мастерской, помимо самого Фролова осталось всего три мастера. А потом он остался один.
Чтобы подобрать один-единственный фрагмент, камушек мозаики, которых в панно миллионы его ещё нужно было отколоть от большого куска смальты молотком, который весил больше килограмма. И так с каждым, не говоря о подборе цвета. В темноте.
Нетрудно себе представить, как медленно шёл этот процесс. Замёрзшими руками, в состоянии полуобморочном, когда холод, когда нечего есть. Это было страшно медленно. Фролов набирал десять квадратных сантиметров за неделю. Смальты в его мастерской было почти восемнадцать тысяч оттенков. Это собрание по количеству и качеству, по классификации было единственным не только в Советском Союзе, но и в Европе. Ещё в августе сорок первого Фролов просил Ленсовет эвакуировать смальты. Но не эвакуировали. Ни смальты, ни Фролова. Тогда в декабре сорок первого Фролов попросил Ленсовет выделить ему пятнадцать литров керосина, чтобы минимально освещать мастерскую и продолжать набор. Пятнадцать литров керосина на восемнадцать тысяч оттенков смальты. В январе 1942 все панно для московского метро были готовы. Закончив работу, отправив ящики, 3 января 1942 года мозаичист, академик Фролов, умер.
Похоронили Владимира Фролова на Смоленском кладбище в братской могиле профессоров Академии художеств, погибших в ленинградскую блокаду от голода.
В августе сорок третьего вывезенные из блокадного Ленинграда последние мозаики Фролова уже красовались на потолке станции «Новокузнецкая». Они оказались там совершенно неуместными, потому что предназначались для другой станции - «Павелецкой», по проекту архитекторов Весниных. Станции проектировались в мирное время, а строились в военное. Конструкции «Павелецкой» застряли в оккупированном Днепропетровске, проект пришлось менять, а в новом мозаик не было, их уже никто не ждал из блокадного Ленинграда. Но они пришли. Так летящие поезда и гремящие трактора нашли пристанище на уютной камерной «Новокузнецкой»"